Свет всему свету - Страница 31

Посреди могил возвышалась молодая яблонька, крепкая и ветвистая, и Голев залюбовался ею. Крупные яблоки, отягощая ветки, клонили их вниз, словно предлагая плоды тем, кто захочет протянуть руку. Яблоки еще зелены, и нужно время, пока они станут зрелыми и сочными...

Задумчивый и сосредоточенный, он тихо побрел обратно. Под ясенем стало теперь людно. Увидев Голева, бойцы радостно загудели, сразу же набросилсь на Тараса. Он беспомощно огляделся вокруг, как бы ища защиты, и, поняв, что получить ее неоткуда, смиренно произнес:

— Ладно, качайте уж... только невысоко.

2

Диктуя писарю заявку на запчасти к автомашинам, Моисеев не видел за своей спиной командира полка.

— Пиши: свечи, конденсаторы, покрышки... — перечислял начальник тыла, называя цифры.

— Свечей у нас уйма, — напомнил писарь.

— Пиши, пригодятся.

— И резины, по-моему, достаточно, — вдруг раздался голос Жарова.

— Никак не наготовишься ее, — возразил Моисеев.

— А не перегружаем ли мы обоз излишними запасами? — взял Жаров у писаря заявку, книгу учета и, присев к столу, стал изучать запасы и резервы полка.

— Смотрите, — спокойно доказывал он Моисееву, — резины имеем больше нормы, а мы ее требуем; свечей на три полка достанет. А зачем нам столько соли? Или гвоздей?

— Зато ни в чем недостатка, — оправдывался Моисеев.

— Нет, подумать, какие излишки! Тонны и тонны. А если их сдать?

— Товарищ майор! — взмолился Моисеев. — Пропадем.

— Сдать! — приказал Жаров. — Мы пишем заявки, а полковые склады ломятся от излишков, здесь без дела и движения уйма материалов и ценностей. Мы похожи на перестраховщиков и обворовываем государство. Да, да, не оговорился, обворовываем. Конечно, напишем — нам не откажут! А людям на фабриках и заводах вдвойне работать. Приказываю — все пересмотреть, сдать излишки.

Минутное молчание снова прервал Жаров:

— И еще подсчитайте, сколько попусту гоняем машин, повозок... А сдай излишки — сколько добра можно отправить домой? И все это облегчит положение наших людей в тылу, наших жен, сестер, детей. Как ни кинь, выходит, мы эксплуатируем их. Сдать, и немедленно! Я сам позвоню начальнику тыла дивизии.

3

Полку предстояло вести разведку боем, за которой последует наступление всей дивизии и, возможно, армии. Кому поручить ее? Выходило, Кострову, он находился в резерве. Роты его обучены. Но готов ли он сам? Или, пока не поздно, поставить его на рубеж и готовить Думбадзе? Жаров и решил вызвать Кострова, чтобы поговорить с ним и сделать наконец выбор.

Комбат явился сумрачным.

— Чего хмуритесь, Костров?

— Да дела нет, писем нет, прямо полюс скуки.

— Раз не пишут, выходит, и полюс молчания, — улыбнулся Жаров.

— Да еще полюс покоя, — добавил комбат. — Какой уж день в резерве.

— Полюсов у вас больше, чем на земном шаре, — заметил Жаров. — И слишком много покоя. Иду сейчас — вижу, Хмыров не брит, сапоги не чищены. Что за офицер! Требуйте, чтоб во всем был порядок. Не уставайте разъяснять, что каждый шаг наш — это по-ли-ти-ка!

Принесли почту. Комбату письмо из колхоза, от матери. Костров прочитал его вслух. Жалуется старушка. Ни рабочих рук, ни машин не хватает. А хлеба стеною. Как их сберечь, как убрать? Люди сил не жалеют, лишь бы помочь фронту, но сил маловато.

— Эх, в степь бы! — размечтался Борис, свертывая письмо. — Сел бы за комбайн, да круг за кругом. Хлеба — океан, с весны зеленый, а потом золотой. Сердце закипает...

— А говоришь, полюс скуки.

— Ну что вы! — отмахнулся Костров. — Полюс счастья.

— Видишь, Костров, как люди работают, — сам того не замечая, перешел Андрей на «ты». — Как тут не воевать геройски, а? А мы с тобой на что силы гробим? Нет, помолчи, послушай. Они каждый пуд хлеба берегут. А мы порой на пустяки себя растрачиваем. А дело-то перед нами какое! Целые страны, народы. Дух захватывает. Как тут пустяками заниматься? Нет, нет, погоди, дай еще сказать. Нам бой предстоит. Мы оба знаем, какой это бой. Вот сижу и думаю. Роты у Кострова готовы. А сам он? А душа его? Воли, решимости у него достанет? Или мне, может, Думбадзе готовить?

— Товарищ майор, не понимаю, почему вы так говорите?

— Я начистоту с тобой. Спрашиваю, выдюжишь? Главное, остынь, не кипи, не поддавайся обидам, — настаивал Жаров. — Это особый бой, и я должен быть уверен в командире, которому ставлю задачу.

— Увидите, смогу, — вскочил комбат с места, — никаких сил не пожалею. Надо — умру, а задачу выполню.

— Смертью тут не поможешь — не о том говоришь. Ты дело обеспечь!

— И чести не уроним, товарищ майор!

— Хорошо. А теперь давай пообедаем. Разговор еще не окончен.

Однако обедать не пришлось. Приехал комдив: дивизию перебрасывают под Яссы!

4

На новый рубеж прибыли ночью. Деловито, без суеты, бесшумно. Можно сказать, на ощупь: лишь командиры рот и батальонов да немногие офицеры штаба засветло осмотрели свои позиций.

С Молдовы шли осторожно и скрытно, только ночью. Днем всякое движение замирало. Соблюдалась строжайшая маскировка. На всех автомобилях, тракторах и танках из фар были вывернуты электролампочки.

С рассветом Жаров побывал в ротах и остался доволен. Боевые порядки полка уплотнились. На рубеже негде повернуться. Ясно, и полк, и вся дивизия поставлены на главное направление.

Местность непривычная. Открытая. Все на виду. Впереди река Бахлуй, с широкой болотистой поймой. Противник глубоко зарылся в землю. Засел на колючую проволоку, за минные поля, за железобетон.

Еще не было приказа наступать, но все, что делалось, говорило о скором наступлении. Оттого никто и не сидел сложа руки.