Свет всему свету - Страница 52

Немцы глубоко закопались в землю, и сбить их не удалось. Бойцы передовых рот залегли на склонах горного кряжа, а разведчики Якорева расположились за ними. Некстати полил дождь, подул резкий ветер.

Серьга ушел к Жарову, и Семен невольно ему позавидовал. Неподалеку от Соколова вырыл себе нору глубиной с полметра, бросил туда буковых веток и, забравшись в нее, подогнул ноги. Жаль, мала, поленился. Он плотнее закутался в разбухшую шинель и лежал с открытыми глазами. Немцы лениво постреливали сверху. Почти рядом в мелком окопчике дежурил Глеб. Дождь шел не переставая. Холодные ручейки, крадучись, пробирались под Зубца и обжигали еще не совсем прозябшее тело. Эх, горячего бы чайку и кусок бы черного хлеба с солью! И лей он, этот дождик, сколь ему вздумается. Семен зябко поежился. Сейчас бы он не отказался и от ста граммов. Даже закурил бы. Закрыл глаза, пробуя уснуть, и не мог. В нору, видно, набралось воды, и под ним стало совсем мокро. Проклятый дождь. Пришлось встать.

— Ты чего гомонишься? — тихо окликнул Глеб.

— Натекло.

— Накидай веток.

Когда Зубец улегся снова, оказалось высоко. Начнут стрелять — заденет шальная пуля. Но вставать не хотелось. Авось не убьют. Семен примял ветки, вроде лучше. Не убьют! И не помнит, как уснул.

Его разбудил сильный взрыв, треск, грохот. Ай, началось? Над ним свистели осколки, чиркали пули. Сейчас потянуться бы, хоть немножко поразмять руки и ноги, чтоб отошло занемевшее тело, а тут лежи и не двигайся. Обстрел скоро кончился. Семен выполз из мокрой норы и примостился у мелкого окопчика, вырытого им еще ночью. Мокро, холодно. В левом плече он ощутил вдруг легкую боль. Отлежал, что ли? Он просунул за борт шинели руку, поразмял плечо. Вроде полегчало. Но, вынув руку, оторопел. Рука в крови. Осторожно ощупал рану. Легко отделался. Пуля, видно, чуть задела плечо. «Мерин ленивый!» — ругал он самого себя. — Нору поленился углубить».

— Ступай на медпункт, — сделав ему перевязку, посоветовал Глеб.

— Зарастет и так, — отмахнулся Зубец.

Снова занялась перестрелка. Неужели не будет даже чаю? Не было и чаю.

3

На гребне горного кряжа бушует огневой шквал. В дыму и пламени разрывов совсем исчезли зигзаги немецких траншей. Осеннее нагорье сразу утратило все свои цвета и краски, и вздыбленная земля черной тучей повисла в воздухе.

— Пора! — взял телефонную трубку Жаров, чтобы передать сигнал переноса огня. Но что такое? Обрыв?

Серьга Валимовский, не дожидаясь команды, сорвался с места и со всех ног помчался на линию. Он что молния: блеснул и пропал. Андрей знал: Серьга — давний связист, на него можно положиться. Не раз барахтался в волжской воде, когда разбитая снарядом лодка уж не могла служить смельчакам-связистам. Первым протянул линию в Орел, когда на его улицах загремели бои. Раньше сроку ушел из госпиталя и поспел на Днепр и не раз отличался в боях за Киев. Но Серьга не замечал своей славы: все казалось обычной службой, боевыми буднями, ставшими нормой, к которой привыкают так же, как к ежедневному обеду, к повседневным урокам в школе, к работе у станка.

Огневой шторм все еще бушевал на склонах горы. Решили уже послать верхового, чтоб ускорить перенос огня, как дежурный связист радостно воскликнул:

— Есть связь, есть!

На позиции артиллеристов потекли слова обычных команд. Замерев на мгновение, их огонь прижал немцев к земле, и атакующие роты вырвались на гребень. Стоголосое «ура», подхваченное горным этом, стремительно покатилось под уклон, и лавина наступающих неудержимо понеслась вниз, в долину.

— Вернулся Валимовский? — спросил Жаров.

— Нет еще, — ответил Самохин.

— Убит он!.. — как выстрел, послышалось сзади.

— Кто убит, кто?

— Серьга убит, — опустил голову Самохин. Связиста нашли на линии. Распластавшись, лежал он под густыми елями на зеленой и еще мокрой от дождя траве. Один конец провода накрепко зажат в правой руке, другой намертво стиснут в зубах. А в открытых глазах будто застыла та самая решимость, с какой он полетел из окопа на линию. Жаров опустился на колени. Чуть повыше сердца пробита грудь. Изранены руки и ноги. Уберег, называется!

Врач прощупал пульс, прислушался к дыханию, попробовал уловить стук сердца. Никаких признаков жизни. Сделал укол, другой... все безрезультатно.

— В санчасть! — скомандовал он санитарам, и бездыханное тело солдата унесли на носилках.

«Эх, Серьга, Серьга! — прощался с погибшим Жаров, глядя на носилки. — Как я напишу твоей матери, что не уберег ей последнего сына?»

— Доктор... — хоть слабой надеждой хотел заручиться Леон.

— Ничего, батенька, ничего не скажу: никаких признаков.

Жаров двинулся за ротами. Пришлось пробираться по лесистым склонам, где только что бушевал огневой шквал. Всюду изрытая, изувеченная земля. Иссечены пулями и осколками буки и грабы. А на траве меж деревьев — убитые.

Наконец и гребень. Буки и грабы у командного пункта объяты пламенем и дымом. Наступающие уже далеко. Противник с разных направлений большими группами спускался вниз. Артиллеристы с трудом вытащили свои орудия на горный перевал и били из них прямой наводкой.

— Вас к аппарату, — протянул связист трубку.

— Сделали переливание крови. — Жаров узнал голос полкового врача. — Он дышит, товарищ майор, слышите, дышит!..

Андрей, обрадованный этой вестью, выпрыгнул из окопа и заспешил на новый командный пункт. Ветер раздвинул тучи, из-за них, разбрасывая косые лучи, проглянуло солнце. А внизу гремел и гремел бой, полыхал огонь.

4

— Пойми же, люблю, очень люблю тебя! — еще и еще повторял Никола, не сводя восхищенных глаз с Веры.