Свет всему свету - Страница 86

По щекам Максима скатывалась слеза за слезою. Сухими губами безмолвно ловил их соленую влагу и, бессильный отвести глаза, все глядел и глядел на эти пилотки как последние вести безвестной солдатской судьбы.

Ох река, река! Не дождями полнишься ты сегодня. Не от таяния снегов наливаешься соками. Кровью людскою окрашены твои струи!

Он ближе продвинулся к Тиссе в низкорослый можжевельник и уже невидящими глазами глядел на воду, струи которой, журча и переливаясь, будто твердили: «Время все залечит, все залечит!..»

Удрученный виденным, Максим отправился к разведчикам. В канун Октябрьского праздника у них приподнятое настроение. Как чудесно было в мирные дни! Свет, музыка, праздничный стол. Золотое времечко. А ты вот форсируй реки, наступай, хорони убитых, если хочешь торжествовать победу. Да, сурова и завидна судьба поколения!

На исходном рубеже Максим застал и Березина. Здесь всюду деревянные и надувные лодки, наскоро сколоченные плоты, щиты и плавучие мостики, сбитые из кольев, неизвестно где добытые спасательные круги и пробковые пояса, толстые бревна. Бедовой смолил лодку. Сбив из досок просторную раму, Зубец примеривал ее к двум бочонкам.

— Ты что мастеришь, Семен? — остановился около него Березин.

— Да вот кораблик, — ответил разведчик, — а мотора нет.

— На своем пару придется, — под общий смех подшутил Акрам.

— Слабоват твой кораблик, — осмотрев его, оценил Березин.

— Доплывем, товарищ майор, а малость хлебнем — не страшно: из ста рек пили, не беда, коль испробуем и тисской.

Собрав бойцов, Березин ознакомил их с последней сводкой. Советские дивизии наступают по всему фронту. У Чопа ожесточенные бои. Город то и дело переходит из рук в руки. Ясно почему: за Тиссой открывается путь на Будапешт, враг сопротивляется отчаянно.

— Силен противник, товарищ майор, дюже силен, — заговорил Ярослав, едва заметно покачивая русой головой. — Пушек у него много: лупит и лупит.

За день Ярослав нагляделся на бой за рекою, и что-то в душе у него дрогнуло. Перехватив сейчас укоризненный взгляд Максима, он смутился.

— Вот и разбить его тут, — сказал Березин, — дальше легче будет. Тем более, на подмогу нам сорок батарей ставят.

— Так-то оно так, а нелегко под огнем такую реку перемахнуть.

— Да вы что, боитесь? — в упор посмотрел майор на разведчика. — Самохину труднее было — выстоял же.

— Нет, что вы! — потупил взгляд Ярослав. — Я не боюсь.

— По глазам вижу, боитесь, — настаивал замполит. — Кто еще боится, товарищи? — Помалкивая, бойцы со смехом поглядывали на Бедового.

— Да всем, думаю, малость боязно, — смягчая общую неловкость за товарища, тихо заговорил Голев. — А долг свой все исполнят.

— Помните, друзья, завтра самый большой праздник! — Березин заговорил о времени, когда никого из разведчиков еще не было на свете. Лишь немногие из них родились в гражданскую войну. Их отцы тоже воевали, и им было труднее. Голод. Разруха. Кровопролитные бои.

Максим слушал, и все, давно известное еще из учебников, сейчас воспринималось совсем иначе. Да, были и «Аврора», и Зимний, и Колчак с Деникиным, и нашествие четырнадцати государств. Потом мирные годы, индустриализация, пятилетки. Все казалось таким нужным и должным: отцы боролись и строили — они учились. Сегодня же им, комсомольцам, еще ближе и понятнее подвиг отцов, дело всей их жизни, которое надо отстоять и упрочить...

Закончив беседу, Березин подошел к Ярославу:

— Вы на какой лодке едете?

— На третьей, товарищ майор.

— Я тоже с вами.

Отойдя в сторону, Максим поманил за собой Ярослава, взял его за руку повыше локтя и тихо зашагал рядом.

— Ты что?

Разведчик потупил голову и ответил не сразу:

— Понимаешь, Максим, на земле привык, а как на воду — жуть берет.

Максим чуть крепче сжал руку товарища и с минуту шел молча. О чем сказать ему сейчас? О воинском долге и присяге? О мужестве? Сколько говорено и переговорено об этом еще в Румынии! А душа у бойца опять не на месте. О чем же напомнить ему, чем подбодрить?

— Ну ладно, — заговорил он, приостановившись, — пули ты боишься, а позора? Ты почему тогда в Румынии выскочил плясать на бруствер, боялся, засмеют? А если засмеют теперь? Этого ты не боишься?

— Больше смерти! — прошептал Ярослав.

— Крепись, дружок, стисни зубы и делай что надо. Сам увидишь, страх исчезнет...

Ярослав доверчиво припал к плечу Максима, и они молча пошли дальше...

3

Первые залпы вздыбили землю у самого берега, и над ним встало черное облако. Предрассветные сумерки растаяли в огне немецких ракет, феерический отблеск которых в Тиссе будто поджигает ее с глубокого дна. Тысячи трассирующих пуль расцвечивают воду. А потом река вдруг и в самом деле вспыхивает узкой полоской пламени: немцы, видимо, спустили в реку много нефти или бензина и метущееся пламя с метр вышиной создает растущий на глазах огневой барьер.

Начали! — возвестили две красные ракеты: одна в небе, другая в воде. Артиллерийский вал откатился дальше за реку, к насыпи. Огневой барьер полыхающей Тиссы разорван на части, но большие огневые круги все еще плывут по реке и острыми языками пламени как бы пытаются уцепиться за воду. Лодки разведчиков как раз на подходе к огневой завесе.

— А пройдем ли? — забеспокоился Ярослав, крепче уцепившись свободной рукой за сиденье. Свое тело казалось ему ужасно тяжелым — не сдвинешь с места.

— Взбалтывай воду веслами! — вскрикнул Березин.

Впрочем, сила огня оказалась слабее, чем представлялось издали, отражение удваивало величину пламени. От взмахов весел оно качнулось в стороны, освободив лодке чернеющий проход, и снова сомкнулось за ее кормой. Густая трасса искрящихся пуль прошла низко над головами, и все инстинктивно пригнулись. Березин тесно прижался к Бедовому, заслонив его собою, и Ярославу сделалось не по себе. Сколько слышал он о войсковом товариществе, о выручке в бою, о бойцах, принимавших смерть, защищая командира. А тут сам командир заслонил бойца. В душе у него разом смешались все чувства: и признательности за участие, и стыда за малодушие. Исполненный решимости стряхнуть с себя эти проклятые страхи, он рывком сорвался с сиденья.