Она как бы отрешилась от жизни и забыла ее прелести. Но вот пришли чужие люди, и покорность, которой полно еще ее любое движение, голос, взгляд, то и дело уступает место жадному любопытству к новому миру, какой принесли сюда эти люди из далеких и неведомых ей городов, к их музыке и песням, к их силе и авторитету, к их оружию.
Андрей решил познакомиться с молодой мадьяркой. Он прошел за портьеру и, откинув ее, с помощью толмача заговорил с Барбарой.
— А у вас есть девушки-монашки? — робко спросила она.
— Наших девушек ни в какой монастырь не заманишь — слишком сильно они любят жизнь! — ответил Андрей.
В глазах Барбары неподдельное любопытство, и она сама чем-то напомнила вдруг свежий цветок, только что распустившийся, но безжалостно вырванный из земли с корнем и затоптанный в грязь. И казалось, еще не поздно поднять его и, бережно оправив корни, опустить их в почву.
— Вам бы учиться, — сказал ей Жаров, — а там бы и детей учить. Вот жизнь! А в монастыре загубите себя.
— Нет, нет, я служу господу богу, — смиренно ответила девушка.
Но в больших голубых глазах ее Андрей увидел явный бунт мыслей и чувств. Он еще в зародыше, этот бунт, но пройдет время, и ей самой покажется странным и ненужным это строгое платье с белой крахмальной пелериной, смиренные речи и тупая покорность. Жизнь и молодость возьмут свое.
От сорока батарей к берегу Бодрога бегут бесчисленные нити проводов, и каждый из них мчит команду за командой. Штормовой огонь уже с час бушует за рекою. Железнодорожная насыпь, из-за которой только что били немецкие гаубицы, рассечена надвое, и рельсы ее торчком уставились в небо. Густая роща, откуда целые сутки завывали шестиствольные минометы, сметена с земли.
На месте кирпичного здания с панцирной крышей, где из слухового окна маячила стереотруба наблюдателя, — одни руины. Низколобые неприступные доты, изрыгавшие огонь, разворочены и чуть не до колен выковыряны из почвы. Зигзаги траншей, укрывавших пехоту, превращены в ухабы и рытвины. Все пригорное займище, за которым в смертельной тоске притих большой город, залп за залпом вздымается на воздух.
Шаторальяуйхей скучился у подножия приземистых гор, что нависают над ним сзади. Полк Жарова наступает на южную окраину, куда подходит железная дорога из Будапешта. Левее атакует полк Кострова.
Огонь вплотную подступил к городу. Андрею ясно, еще команда — и артиллерийские залпы сметут Шаторальяуйхей. Значит, либо разрушать город, либо искать успеха иным путем.
Как же все-таки выбить отсюда противника? Видимо, лишь угрозой с тыла. Тщательно обдумал решение, подготовил маневр. Как раз позвонил Виногоров. Он не хочет мириться ни с какой задержкой. Ломать и ломать! Даром противник не отдаст окружного центра.
Жаров вызвал Хмырова, рота которого у него в резерве. Окинул его долгим взглядом и как-то заколебался. Не лучше ли все-таки заменить? Куда надежнее послать Самохина или Румянцева. Но время, время! А потом, что за дело: как сложная задача, так подавай лишь лучших. Сегодня один, завтра другой, а послезавтра? И зачем тогда держать командира, если в нужную минуту ему нельзя доверять? Не шутки же шутим.
Хмыров ожидал молча. Долговязый, немного сутулый, с узким сухим лицом и длинными руками, чем-то он не располагал к себе. Упрямая голова! Возни с ним было немало. Тянули и подталкивали, учили и помогали. Случалось, и наказывали, а заслуживал — награждали. Пошло ли все ему впрок? Правда, стал сдержаннее. Пожалуй, и крику меньше, и порядку больше.
— Вы готовы, Хмыров?
— Так точно...
— И сможете действовать отлично?
— Изо всех сил.
Ответ Жарову понравился.
— Тогда смотрите. Видите высоту, вон ту, с часовней в ограде? Да, да, над центром города. Это ваш объект. Выйдете к подножию высоты — дадим налет реактивными. Ваша задача — занять и закрепиться, угрожая противнику с тыла... — и подробно уточнил задачу.
— Разрешите идти?
Лицо командира твердо и решительно.
— Высота, Хмыров, — ключ к городу.
— Возьмем,товарищ подполковник.
— От вас зависит успех полка, дивизии.
— Не подведем, — загорелся Хмыров.
— Тогда с честью!
Пока выдвигалась рота, сражение успело перекинуться в самый город. Но продвижение очень медленное.
Где нет немцев, венгры охотно сдаются в плен: режим салашистов их не устраивает. А где немцы и засилье салашистов, мадьяры еще не складывают оружия: их удерживает угроза расстрела.
Направляя роты, Андрей с нетерпением ждал условного сигнала у горы с часовней. Как дорога сейчас каждая минута!
— Красная ракета! — радостно воскликнул наблюдатель.
Ага, Хмыров! Грянули залпы «катюш». Синие молнии блеснули на склонах высоты. Путь теперь расчищен. В бинокль хорошо видно, как по крутому склону карабкаются вверх бойцы Хмырова. Успел все-таки. Сейчас общий натиск, и немцам деваться некуда...
Поздно вечером Жарову позвонил начподив:
— Слышал приказ?
— Никак нет, товарищ полковник, только что с передовой.
— Всем благодарность, салют, и в приказе твоя фамилия.
Андрей долго не мог опомниться. На всю страну прозвучал новый победный приказ, салют Москвы. В душе ничем не измеримый вихрь чувств. Это вера партии, ее знамени, с которым каждый день в бою. Он знает, все силы души, все силы его рук принадлежат ей сегодня, завтра, всегда!
Прихрамывая, вошел Березин. Подбили его в городе.
— Ты что такой сияющий, ай еще звездочку дали? — уставился он на Жарова.
— Да нет же...
— Наградили, значит?
— Есть приказ Москвы. Сейчас пришлют.