Свет всему свету - Страница 80

— Так кого же? — сказал он вслух.

— Только Кострова! — подтвердил Жаров.

— Значит, услуга за услугу? И не притворяйтесь, что не понимаете, — хватил он кулаком по столу. — Он за вас в Карпатах, вы за него тут.

Вспыхнув, Жаров встал из-за стола. Да, Костров умел дурить, и с ним повозились немало. Но сейчас Костров — командир! А что касается «услуги за услугу», он, Жаров, ничего не знает, в чем и когда его поддержал Костров. Если же командование спрашивает его, Жарова, мнение, он — за Кострова!

— Мальчишка вы, а не командир полка! — вскочил Забруцкий. — Как смеете дерзить и перечить? За начальника не признаете! Тогда в горах вам повезло, но не обольщайтесь: еще узнаете, где раки зимуют.

Забруцкий долго не мог успокоиться. Грубя и оскорбляя, он с четверть часа разносил офицеров. Подумаешь, возомнили, большими начальниками стали. Дисциплина есть дисциплина, и он не допустит нарушения субординации. Не дело подчиненных перечить начальнику.

— Обосновать свое мнение, — с трудом сдерживаясь, сказал Жаров, — считаю сейчас невозможным; доложу комдиву письменно.

Схватив шинель и папаху и не одеваясь, полковник сердито покинул комнату. Ни Жаров, ни Березин его не провожали.

Андрей долго не мог остыть и молча шагал из угла в угол. Потом остановился у телефона и взял трубку.

— Виногорова, — и, когда тот оказался на проводе, коротко доложил ему свое мнение, ничего не сказав, однако, о стычке с Забруцким.

— Очень хорошо, — сразу согласился комдив, — наши мнения сходны.

Жаров сразу повеселел:

— Вам написать или как?

— Ничего не надо, присылайте Кострова немедленно.

— Вот видишь, — обернулся Андрей к Березину.

— Тогда зови Кострова, поужинаем вместе, — обрадовался Березин. — А то я голоден как волк.

5

Костров не заставил себя ждать. Ничего не подозревая, он доложил о прибытии и с любопытством поглядел на праздничный стол. Жаров не охотник до банкетов, а тут — белая скатерть, вина, закуски на тарелках — все не по-фронтовому.

— Вы, Костров, много раз просились в другой полк, — запросто сказал Жаров, слегка интригуя комбата. — Это желание наконец исполнится.

— Я давно уже не прошусь, товарищ подполковник, — еще не понимая, в чем дело, возразил Костров.

— И тем не менее, — продолжал Жаров, — настала пора расставаться. Садись к столу, — перешел он вдруг на «ты». — Садись, садись!

Наконец все выяснилось. Пойдет ли комбат на полк?

— Пойти пойду, — тихо ответил Костров, — и думаю, сил хватит. Но, если быть откровенным, я уже тут сердцем прирос.

Андрей встал и поднял рюмку:

— Что бы ни было там, не забывай однополчан. За тебя, Костров, за твои успехи!

— А я, — взволнованно ответил комбат, — пью за вас, товарищи. Спасибо за науку, за дружбу спасибо. Спасибо, что крепко с меня спрашивали. За братскую дружбу!

Все трое тепло обнялись и, поужинав, сердечно расстались.

Возвратившись к столу, Жаров налил себе чаю.

— Что за сила в дружбе! — тихо заговорил он. — Ведь крови нам попортил он немало? Чего там, все было: и приказы, и нагоняи. А люблю его, есть в нем талант, есть!

— В чем же, по-твоему, его талант? — наливая себе чаю, спросил Березин.

— Умеет все делать с блеском, загораясь сам и увлекая других.

— Все это верно, — согласился Григорий, — верно и хорошо. Но одного таланта командиру мало. Мало, Андрей. И нашему Кострову порой недостает целеустремленности, а главное — такта. А такт, имей в виду, порой выше таланта.

— Пожалуй, верно, только чего ж ты не сказал ему самому?

— Тут моя ошибка.

— Трудный был орешек, а стоящий, не то что Забруцкий, — сказал Андрей, переводя разговор на другое. — Тот-всеми недоволен, всем пренебрегает, всем портит настроение. Скажи, откуда у нас такие?

— У этого зла своя история, — раздумчиво проговорил Березин. — Даже на крепких деревьях вырастают грибки, а от них вся гниль.

— А ведь вся гниль на виду, — возразил Жаров. — Заведется такой один на сотню — и всем плохо. Думают, он строг, сумеет потребовать, создать напряжение в работе, придать ей размах и темп. А дело ни цветет, ни вянет.

— Знаешь, Андрей, я сам не терплю таких самодуров. Сколько хороших сил гибнет под их началом. Знал я в тылу одного генерала: без разносов и жить не мог. Оскорбить, запугать, наказать подчиненного — для него наслаждение, все содержание жизни. А попал на фронт — провал за провалом. Сейчас с самого две звездочки срезали.

— Плохо, конечно, когда человек не может управлять собой. Но требовать надо...

— Только без перегибов. Имей в виду, жать мы все любим. Порой без этого не обойтись. Нам кажется, что толкать куда сподручней, нежели убеждать и показывать. А надо вести дело так, чтобы человек сам шел, не задерживаясь и не спотыкаясь. Люби, цени его, направляй, как надо.

— Значит, по-твоему, все дело в том, чтобы любить и уважать.

— Не только! Командование — дело творческое, оно требует большого такта, чуткости, выдержки, умения владеть собой.

— Значит, не пересаливай! — подытожил Андрей. — В этом суть твоей философии. Что ж, учту. Видишь, и начальник умеет ценить критику.

— Нет, еще мало этого. Раз ты начальник, в каждом сумей найти лучшее, покажи его, верно оцени и сумей создать такое настроение, чтоб у человека крылья вырастали, чтоб он видел лучше и дальше, разбуди в нем силы, о которых он сам не подозревал. Умеешь так — и власть тебе в руки, не умеешь — уходи к чертям с дороги, пусть другие командуют.

— Знаешь, Григорий, ты много обидного наговорил мне сегодня, — встал Андрей из-за стола. — Кое с чем я не согласен. Но и дельного сказал много, дружище. Замечательный ты человек, и я тебя очень люблю. Дай обниму и пойдем спать.