Свет всему свету - Страница 39

— Он боится прозреть, — говорил о румынском комбате Березин, — боится открыть глаза: свет ослепляет.

Да, свет большого мира ослеплял Чиокана. Он все еще недоверчиво присматривался к русским коммунистам. Раньше ему казалось, коммунисты разрушают армию. А эти всеми силами укрепляют в ней порядок и дисциплину. Тогда Чиокану захотелось лучше понять этих людей, понять русских, откуда в них эта душевная сила, безупречное мастерство, страстная вера в свою правоту.

Однажды он взял у Березина книгу «Ленин о войне и армии» и в свободные от боя часы усаживал Бануша с собою, заставляя переводить страницу за страницей. Отдельные места приказывал выписывать, и эти выписки составили целую тетрадь, над которой комбат подолгу сидел. Постепенно он привык к советским офицерам, стал более решительным и самостоятельным. Каким-то особым чутьем Чиокан понял, сила русских не только в первоклассном вооружении, не только в их отличной выучке, но и в их убежденности.

Но в своем батальоне Чиокан не противодействовал и тем, кто всячески цеплялся за старое. И вот предстоял неприятный разговор по этому поводу. Они стояли с Жаровым под высоким буком. Круглое бледно-желтое лицо Чиокана с карими глазами под густыми бровями, почти всегда мягкое и добродушное, сейчас серьезно и сосредоточенно.

— Капитан Кугра не прав, и я осуждаю его. Но что делать?

— Он груб и честолюбив, — доказывал Жаров, — не ценит и не бережет своих солдат. Так воевать нельзя.

— По его вине немало людей погибло на фронте, — согласился Чиокан.

— Так чего же держите его?

— У него большие связи в Бухаресте — боярин, крупный коммерсант.

3

Вчера самонадеянный офицер, не разведав противника, без всякой огневой поддержки бросил роту в атаку. Многих потерял. Приехав к нему, Жаров увидел румынских солдат, выстроенных в цепочку. Они шли мимо своего командира, целуя его барски протянутую руку.

Один из сержантов прошел мимо офицера, не приложившись к его руке. Кугра зло взмахнул стеком и дважды хлестнул им подчиненного. Припав к земле и болезненно изогнувшись, сержант хотел все же пройти мимо. Кугра снова взмахнул стеком.

— Стойте! — крикнул Жаров по-русски. — Никакого мордобоя никто не потерпит! Извольте сегодня же прибыть в штаб.

И вот он, Кугра, пришел с объяснениями.

Жаров сдержанно внушал офицеру недопустимость подобных расправ.

— Нас не учили этому, — пытался оправдаться командир роты.

— Так учитесь теперь. Многие быстро понимают перемены. Только вы не видите, что происходит вокруг.

— У нас свои традиции, привычки, господин майор...

— Мы не против традиций. Но мордобой и издевательства — не традиции, а позор. Не забывайте, у вас на глазах рождается новая Румыния и новая армия. Хотите служить ей — служите, нет — уходите с дороги!

— Я готов... Что касается моих убеждений, я духовно нейтрален.

Даже Чиокан поморщился, хотя и сам еще недавно твердил то же самое.

— Я одно знаю, — строго взглянул Жаров на Кугру, — духовный нейтралитет всегда был маской всяких реакционеров.

Румынский офицер опустил глаза, заблестевшие от плохо скрываемого раздражения.

— Не верю я вашему Кугре, — сказал майор Чиокану после ухода офицера. — Это черствый аристократ, ненавидящий все народное.

— Прямо не знаю, что с ним делать, — покачал головой комбат.

— Имейте в виду, опасно любое попустительство.

— Я займусь им, — пообещал Чиокан.

4

Лысую макушку горы обегает ажурная кромка леса. Зеленые громады волн скатываются вниз, потом, будто пенясь, опять вымахивают выше и выше на гребни гор, приступом берут их шатровые вершины и, разбиваясь о редкие каменные утесы, вдруг обнажают крутые нагорья. Похоже, сплошь зеленое море бьется у берегов высокого скалистого острова. Зеленый прибой гремит и грохочет — всюду идет бой.

Березин подсел к Жарову с одной стороны, Моисеев — с другой.

— Так и пойдем вот, — сказал Григорий, — с вершины на вершину.

— Так-то оно так, — согласился начальник тыла, — только нам труднее, чем Суворову: техника ведь, подыми ее на такую кручу.

— Техника не та, согласен, но и люди другие.

— Живой, — обернулся Жаров на голос Амосова.

— Отлежался, — обнимая Фомича, рассмеялся солдат.

— Смотри, Зубец, — узнав разведчика, залюбовался майор его стройной фигурой, загорелым лицом с живым блеском синих глаз. — Дай и я обниму тебя!

После всех злоключений Зубец только что возвратился из медсанбата. Теперь отдохнул, поправился, залечил раны.

— А знаешь, — сказал Березин, — тебя ждет не дождется твой друг.

— Это кто? — не сразу понял Семен.

— Ион Бануш, — подсказал Фомич. — Раньше, говорит, хотел задушить тебя за показания немцам, а теперь — от радости. Это тот самый солдат, что, убив немецкого часового, выпустил тебя из клетки.

— Где же он? Тут? Значит, свидимся?

Зубец и Бануш сразу узнали друг друга, обрадовались. Иону пришлось еще раз поведать, как он решился помочь русскому, как снял часового. Как наутро фон Штаубе чуть не расстрелял того офицера, что вел допрос. На поиски Зубца был отправлен летучий отряд. Гитлеровцы переполошились. Все диверсии разведчиков за много дней они приписали одному Зубцу и за его голову назначили крупную сумму.

Зубец от души смеялся. Он был сильно взволнован и все присматривался к Банушу. Геройский парень!

— Да, — опомнился вдруг Семен, — со мною же гости, ненароком познакомился дорогой.

— Кто такие? — обернулся Березин, ища их глазами.

— Двое румын из дивизии Тудора. В плену были, вступили добровольцами. А сейчас из Москвы, лечились там.